Баба Маша: жизнь в тылу

В войну не только героически воевали, но и просто жили – влюблялись, строили семьи, получали профессии.



Мария Прокудина принадлежит к тому поколению, которое не сломит ни одна беда, не остановит ни одна трудность. 30 мая ей исполнилось 95 лет. За плечами тяжелое детство и отрочество, долгие годы работы на вредном производстве. Но в ней, жизнерадостной и веселой, этого не заметить – даже о самом тяжелом и грустном Мария Никитична умеет рассказать с улыбкой, перемежая монолог присказками и прибаутками.

Не женская работа

В Барнаул семья бабы Маши перебралась только после войны. Если бы не засуха, может, и этого бы не случилось.

- В тот год корову продать пришлось. Ни молока не стало, ни кизяков, чем топились. Потом и хлеб не уродился, и картошка, как горох… Вот и решились деревню покинуть, – вспоминает Мария Никитична. – Жилья в городе нет. Пошли на кожзавод, там быстро квартиры давали. Работа плохая была. В специальной ванне вымачивала кожи без шерсти. Всякие растворы в воду лили, она вся зеленая была. Штук по 150 вымачивали. Там-то руки у меня и попортились, врачи велели на сухую работу идти.

А куда пойдешь? Для женщин работы немного, и дома вроде не посидишь – детей кормить надо. Недолго думая, молодая мама пошла в грузчики – наравне с мужиками катала вагонетки, полные то угля, то соли, то извести…

- Платком повяжу лицо, чтобы парами слизистые не сжечь, да тащу ее. Пять лет вагонетку из рук не выпускала, да все старалась побольше взять: мужики по одному мешку, я – по два. Все за работу держалась, не дай бог, мухлевать буду, сразу уволят. Потом, слава богу, перевод устроили. На 521-й завод ушла (комбинат химволокна), ни дня не просидев без дела: сегодня тут работала, а назавтра уже там выходила. 15 лет на этом месте и была – два стажа выработала. Хорошо хоть молоко давали. За вредность. Только пить его некогда было.

Дети есть дети

Мария Никитична – настоящая трудяга. Почти до 90 лет на дачу бегала, и только в последние годы дома сидит – ноги болят да глаза не видят. Правда, и тут работать приспособилась – при зрении в минус 14,5 умудряется вязать вещи и раздавать их соседям. Говорит, как с детства приучили работать, так по сей день не может руки успокоить.

- Что такое труд, я узнала еще до войны в моем родном селе Фунтики, что в километрах семи от Топчихи. Маленькими на свеклу бегали: сначала сеяли ее, потом собирали долгоносиков, потом полынь с осотом да всякий другой сорняк дергали. Подросли – на машины сели. А потом и война. Кому работать? Вот я сначала на тракторе, затем на комбайне. Да что только не делала! Работа в колхозе не заканчивалась никогда – то тебе косить, то копнить, то еще чего. В общем-то, ничего особенного, все по тем временам так жили, – улыбается баба Маша.

Хотя все силы оставляли в колхозе, успевали заработать лишний обед. Порой девчонки ходили к немощным бабушкам кизяки нарезать, другой раз помогали цыганам рушить чумизу (она же черный рис), за что бывали накормлены. А вечером успевали попеть да поиграть.

- Какое бы время тяжелое ни было, мы ребятишками оставались. Вот днем мы взрослые, в поле, а вечером идем над мальчишками шутить. Как-то раз нарядили чучело: взяли горбыль, приладили к нему коромысло, сверху бабью рубаху надели и в роще спрятались. Вот так доской качаешь, а чучело как будто руками водит, ловить собирается. Ух, страшно! А еще и могилки рядом жути нагоняют. Парни увидели куклу, ка-а-к врезали – кто в кусты, кто в речку.

Судьба-судьбинушка

Отец Марии Прокудиной не воевал – по здоровью не прошел. Зато все трое старших братьев побывали на фронтах. Средний из них, Леонид, войну встретил летчиком в Крыму. Его самолет сбили, но экипаж спасся.

- Все с парашютами попрыгали, но здорово обгорели. Брат попал в омский госпиталь, писал: «Пришлите сало гусиное, буду ожоги мазать». А где они, гуси-то? Война идет! Да и везти некому: отец болеет, а я еще бестолковая. Потом письмо пришло: «Подлечился. Выезжаем. Где воевать буду – то ли на земле, то ли в воздухе – не знаю». А следом – похоронка на него. Старший самый от ран в госпитале под Владивостоком умер. Только младший Миша вернулся, его уже в самом конце войны взяли.

Глава семьи в эти годы трудился в стройбате в Барнауле, рыл траншеи. Когда юную Машу направили к нему с продуктами, отца она не узнала – из дому уходил полным высоким красивым мужчиной, теперь же перед ней стоял худой ссутулившийся старик. Похоже, он и не чаял встретиться с дочерью – когда увидел ее, расплакался, еле удерживаясь на ногах.

Спустя время Марию направили на обучение в краевую столицу – в колхозе требовались токари. Пока получала профессию, встретила будущего мужа.

- В общем-то, я не хотела за него идти, да он меня в такие условия поставил, что и отказаться нельзя, – признается женщина. – Жила я на квартире у знакомой бабушки, прибежала к ней, плачу. А она говорит: «Да бог с ним, иди, глаза-руки есть. Посмотри, война идет, кто калекой возвращается, а кто и вовсе не приходит. Хоть он и плохонький, но все-таки мужем будет, опорой и защитником. Привыкнешь помаленьку».

Так и сделала. Когда война кончилась, у Прокудиных уже двое ребятишек было. Тут-то первая любовь бабы Маши и восстала из прошлого.

- Пришел, как прежде, высокий красавчик с голубыми глазами. Увидела его, чуть ума не лишилась. Говорит, мол, искал тебя везде и рассказывает: «Был страшный бой – мертвых фашисты на всякий случай добивали штыками. Пока он длился, у меня волос белым стал. Тогда загадал: если ты меня любишь, я обязательно выживу. Тогда-то приду за тобой и заберу со всем твоим прошлым». Он чудом спасся. Да я отказала. Куда ж теперь? Дети, мама слепая, муж, хозяйство. Он себя винил, жалел, что не просил ждать и не обещал вернуться. Да что теперь... Я и со своим Митей хорошую жизнь длиною в 57 лет прожила. Шутка ли?

Мария Прокудина: «Хотя никогда в роскоши не жила, я очень богатый человек. У меня четверо детей, семеро внуков и девять правнуков. Вот так у меня все ладно получилось в жизни! Ну не счастье ли?».