Коллаж Александра Ермоловича
Тяжелая судьба
Сибирь, зима, одет поэтому дядя Саша добротно – пальто с меховым воротником, чуть ли не ондатровая шапка (это в 70-е-то годы, дядя Саша работал в литейке и хорошо зарабатывал), прочные ботинки, которые дядя Саша упорно называет «прохоря». Крепкий, основательный сибирский мужик, словом. Следом протискивается за мощным мужем его жена, тетя Оля – женщина с мелкими, но красивыми чертами лица. Мне десять лет, но уже тогда я вижу, что тетя Оля в молодости была красавицей, хотя, впрочем, сейчас для меня все они глубокие старики. Основному составу лет по 65 – бабушка с дедом, дедов брат дядя Ваня с женой, дядя Саша с тетей Олей, еще родня... Ну, думаю, сейчас начнется. И начинается.
Да, умел гулять народ в 70-е, ничего не скажешь. Особых разносолов я не помню, но столы бедными не были. Винегрет, холодец, обязательные пельмени, солонина, пышные бабушкины пироги, компоты с наливками для меня и младшего брата. Ну и водка, разумеется. И песни, и пляски с частушками, часто с выходом на лестничную площадку. А вот мордобоя я практически не помню. Может, это оттого, что все мужики, сидящие за столом, воевали, и крепко воевали, и считали недостойным для себя махать кулаками, может, из-за возраста, не знаю.
Несмотря на то, что хозяйское место по праву занимает мой дед, в центре внимания как-то незаметно оказывается обычно дядя Саша. То ли места он много занимает – дед у меня небольшой и щуплый, а дядя Саша здоровяк, то ли харизма из него прет сильная, но как-то центром внимания обычно оказывается именно он.
«На позицию девушка провожала бойца...» – эту песню я знаю хорошо и даже подпеваю как могу. «Руку жала – провожала, провожала....» – вот здесь я хромаю и жую бабушкин пирог. А вот «Ой, цветет калина» знают все, и я радостно ору ее вместе со всеми. Потом все поют про «Орла степного, казака лихого». Солирует, естественно, дядя Саша, забивая остальных желающих, что прощается ему родней. «Да, тяжелая у Сашки судьба была. Пусть хоть попоет теперь всласть», – шепчет младший брат деда дядя Ваня.
«Бабушка, – шепчу я. – А когда дядя Саша про войну рассказывать станет?» «Ой, не надо, внук, – говорит она. – Тяжелая она у него была и страшная». «Ну расскажи», – ною я. «Потом, – отмахивается она от меня. – Я тебе лучше расскажу, как дядя Саша с войны пришел».
«Снится мне сон, – говорит бабушка, – что прыгает мне на грудь огромная собака, прыгает и лижет меня. Ну, думаю, к вестям. И точно: на следующий день открываю дверь, а там Сашка стоит, худющий, но веселый. «Живой я, сестренка, живой вернулся». Постой, какой же это год был? Да. 47-й». Я, к тому времени твердо знавший, что война закончилась в 1945 году, недоумеваю: «А где же дядя Саша два года был после войны?» «Ну, в общем, проверяли их. В лагере он был». «Каком лагере?», – хочу спросить я. Но не успеваю.
Большой и мужественный дядя Саша плачет, плачет навзрыд, повторяя: «Не дай бог больше, не дай бог». Рюмка водки в его руке трясется, а глаза холодные и жуткие. Потом он постепенно сникает, и бабушка с тетей Олей уводят его в спальню отдохнуть. Но и там дядя Саша всхлипывает и ворочается.
Гулянка идет теперь потише, поют в другой комнате вполголоса и никто не пляшет.
Мой дед уводит меня на кухню и вполголоса рассказывает дяди Сашину историю. Всю жуткость ее я осознал уже взрослым 40-летним мужиком.
«У меня был выбор между жизнью и смертью. Я выбрал жизнь».
Плен
Призвали дядю Сашу в 41-м году. К тому времени он (1915 г. р.) уже отслужил действительную. Женился и обзавелся дочерью. Поэтому его, 26-летнего крепкого парня с Алтая, с детства привыкшего к коням, взяли, естественно, в кавалерию.
Страшной зимой 42-го дядя Саша попал в плен. Тогда их группке удалось ускользнуть. Просидели две ночи в сугробе и тихо слиняли мелкими группами. Охраны немецкой мало было или что, но убежать удалось. Немцы постреляли для острастки вслед, пустили пару ракет. На том дело и кончилось.
А вот под Сталинградом дядя Саша попал в настоящий плен. Лагерь, вышки с автоматчиками, колючка и голод. Потом всех пленных перевезли куда-то на Украину, и там-то начался настоящий ад. Убивали за консервную банку, есть-то ведь из чего-то надо, выдавали своих командиров за пайку. Доходило и до людоедства. Люди превращались в зверей, причем молниеносно.
В силу живости характера дядя Саша подговорил еще несколько человек бежать. Убежали довольно грамотно, сделав подкоп, но куда далеко убежишь от собак, обученных ловить беглецов? Поймав, их травили собаками и целый день били. А потом случилось самое страшное. В принципе, немцам не так и трудно было найти зачинщиков и прилюдно повесить, но местный лагерфюрер (начитанный, видать, человек) решил провести децимацию. Точнее будет сказать, пятимацию (за точность термина не ручаюсь, но это когда решили расстрелять каждого пятого). В назидание, чтобы охоту бегать отбить.
Дядя Саша, один из главных зачинщиков, давно про себя решил, что уж его-то именно и расстреляют. Всех выстроили, рассчитали по пятеркам и повели на расстрел. Дядя Саша стоял четвертым... Пятым расстреляли парня, который вообще никуда не бегал и хотел тихо отсидеться в лагере до конца войны. На войне дядя Саша и убивал, и сам спасался от смерти, а вот этого парня забыть не мог. «Как же так? Невинного совершенно человека под смерть подвел. Он и не бегал с нами, он и не выдал никого, хотя все всё знали, да и что в бараке утаишь? Ой, горько мне», – всхлипывает дядя Саша.
«Изменщик ты, Сашка», – вдруг тихо говорит тетя Оля. Я смотрю на бабушку в недоумении. Этих слов я еще не знаю. Вот «предатель» – да, а тут? Может, изменник, думаю? Раз у немцев в лагере сидел? Но про дяди Сашино «изменчество» узнаю уже потом, года через три.
А потом зимой 43-44-го года в дяди Сашином лагере пошла реальная голодуха. И даже немцы подтягивали ремни, их рацион был, конечно, лучше лагерного, но совсем ненамного. И немцы приняли вполне логичное, в духе времени, решение. Собрали окрестных баб и молодух и сказали: разбирайте себе мужичков по вкусу, тем все равно с голоду, скорее всего, помирать. Желающие, конечно, нашлись. Женщины за войну изголодались по мужикам. Да и тем сидеть в лагере и ждать, когда тебя вынесут ногами вперед, тоже не светило.
Попал дядя Саша к бойкой украинской молодухе, кстати, тоже Ольге. Ну и жизнь есть жизнь. Вечером дядя Саша отъедался – на Украине было посытнее. Ночью отогревался с молодухой. А утром топал работать на шахту. Курорт немцами в тех условиях предусмотрен не был.
А дальше освобождение и родной советский ГУЛАГ, где дядю Сашу мурыжили почти полтора года. Впрочем, после плена немецкого, по отзывам самого дяди Саши, там было вполне терпимо. Пилой не пилили и голодом не морили.
А насчет изменчества дяди Сашиного мне моя бабушка рассказала так. Дядя Саша, вернувшись с войны, то ли по пьянке, то ли просто на радостях проболтался законной жене о чудесной истории своего спасения.
И на хлесткие обвинения сибирской бабы в изменчестве лишь коротко бросил: «Оля, у меня был выбор между жизнью и смертью. Я выбрал жизнь. Да и ведь вернулся я к тебе, моя ладушка, а не остался на Украйне-неньке». Вопрос этот как-то сам собою утих. А дядя Саша прожил со своей женой больше 40 лет в мире и согласии. Констатирую факт.
Вот только плакал он всегда, когда выпивал и повторял: «Не дай больше бог». Простой сибирский мужик дядя Саша. Страничка из огромной книги войны. Страничка с искусанными немецкими псами руками, которые мозжили в непогоду.
Дмитрий Федяев
Память о родных-фронтовиках хранится в семьях барнаульцев и передается из поколения в поколение. Предлагаем на страницах «ВБ» поделиться историей своей семьи. Звоните по телефону 36-23-91 или присылайте свои истории на электронный адрес: info@barnaul-media.ru