Как провожали парней на фронт, чего боялись и как жили и работали в тылу

Анне Арзамасцевой за 90. Рассказывать о своей жизни она может часами – только успевай записывать. Может заплакать и тут же рассмеяться – сейчас Анна Яковлевна уже на многое смотрит по-другому, даже на пережитую войну.



Рассказывать о себе Анна Арзамасцева, в девичестве Назина, начинает не с начала, а с сегодняшнего дня.

- Проходи, садись, моя миленькая! – Анна Яковлевна ладошкой хлопает по стулу рядом с собой. – Я не хожу почти, уж 37-й год как парализованная – вся правая сторона не работает. Но это ничего, проживем!

На прикроватной тумбочке у нее старенькая книжка, раскрытая на середине, и несколько газет.

- Сегодняшние, еще не успела прочитать, – перехватывает мой взгляд хозяйка. И признается: – Это я люблю – от корки до корки читаю.

Сейчас почтальонку Анна Яковлевна привечает как дорогого гостя, не то что в войну.

«Девки, война!»

Семья у Назиных была большой – семеро ребятишек, мама с папой, две бабушки и дедушка. Ютились в крошечном домике – кухонька да горница – на обрыве над речкой. Жили миром, не ссорились, помогали друг другу как могли.

По-настоящему за парту Нюра села в девять лет. До этого начинала ходить в школу, да не задерживалась.

- Сапог не было через речку ходить. Брат Иван на спину посадит и тащит. Носил-носил, а потом говорит: «Все, больше не стану!». Се-е-ела Нюра дома, – смеется бабушка. – Потом папаня подарил из сундука свои сапоги 45-го размера. Хромовые, хорошие. До школы-то босиком иду, на крыльце ноги оботру, надену их и пошла учиться. Берегла.

Все шло своим чередом, дни вертелись привычной каруселью, пока ранним утром мама не закричала: «Девки, девки, война началась!».

- С коек повскочили, ничего не поймем – что делать, куда бежать? Папаня сел, обхватил голову руками и говорит: «Эх, ребятишки, заберут нас всех!». Но его не взяли, у него была бронь председателя колхоза. А Ивана в 1943-м в 17 лет и еще двоих ребят посадили в телегу, завернули в один тулуп и повезли на фронт. Мама, пока могла, все бежала следом.

У Анны Арзамасцевой двое детей, трое внуков и четыре правнучки. Из всех братьев и сестер осталась только Катюня, именно так ее называет Анна Яковлевна, которая старше Екатерины на пять лет.

Четыре года страха

Анна Яковлевна и сейчас помнит, как сильно всего боялись.

- Боялись голоса Левитана, который поперву сообщал только, что всё новые города и села отданы врагу. Сидим, слушаем. Из глаз кап, кап... Боялись фашистов. Однажды какие-то проезжие сказали маме: «Бабка, скоро вам будет капут!». Но больше всего боялись почтальона. Он еще в начале улицы, а уже все возле домов стоят, сердце в пятках – вдруг похоронка!

Назиных беда миновала – Иван воевал в Польше, был ранен в ногу. Из госпиталя писал, что очень уж не верит местным врачам, а когда их перевели в Ростов-на-Дону, радовались: «Ну теперь-то мы дома!».

- Мама была совсем неграмотная – мы ей читали письма и за нее отвечали, – вспоминает Анна Арзамасцева. – Она очень переживала за сына. Просила: «Девки, Христа ради, попросите Ванятку, пусть в полный рост сфотографируется, чтобы я видела, что у него две ноги».

Да разве там до этого? Убедиться довелось только в 1947 году, когда тот вернулся домой целехонький. Всей семьей не могли на него наглядеться.

По-бе-да!

Пока один из сыновей защищал Родину, остальные вместе с ровесниками держали тыл. Работали как взрослые – на возраст не оглядывались. Пахали, боронили, сеяли, пололи, сено метали, дрова пилили.

- А кто будет? В деревне одни бабы, ребятишки да старики, – говорит труженица тыла. – Мы работаем, а деды командуют, иной раз прикрикнут, коли что не так. Зимой ходили на ток, отрабатывали ветрогоны. За станком по четыре человека: один насыпает зерно, другой отгребает, а двое крутят. Помню, жили с девками в поле. На выходные домой приходили только. С утра до ночи уработаешься, свалишься без задних ног. Какое там мыться? Мама встретит, в баню загонит, отквасит нас (чем уж обрабатывала, не знаю), одежду пропарит, тогда в дом запустит. А потом вернешься в поле – кто ж подстилку для сна поменять додумается? В следующий раз опять несешь гостей за пазухой.

Хотя отец был председателем колхоза, семья не жировала – жила как все. Мыла не было – щелок варили из древесной золы. Муки на хлеб не находилось – картошку терли. Дети с нетерпением ждали, когда из печи вынут и по кусочку ароматному отломят. Но все же им было легче, чем многим, – корова выручала.

- Нежданка – так ее звали – молока давала немного. Зато какое жирное было! – вспоминает бабушка. – Так до Победы и дожили. 9 мая, как обычно, в школу да, кто взрослый, на работу пошли. А нам навстречу бегут, кричат: «Девчонки, там Победа! По-бе-да!». К школе примчались – обнимаемся, целуемся, плачем.

Закаленная

Наверное, тогда бабу Нюру жизнь и закалила, научила никогда не сдаваться и не пасовать перед невзгодами. Когда вышла замуж, катала с мужем бревна на дом, вместе с ним и сруб ставила. В 1984 году перенесла инсульт. Быть беспомощной не согласилась. Сначала здоровой рукой больную массировала, возвращая чувствительность и подвижность. Потом с помощью супруга садиться начала, затем ходить. Он ее к столу ставил, а она вокруг него не переставала ходить и плакать от боли. Поднялась. После смерти мужа долго жила одна в доме на земле.

Всю мирную жизнь Анна Яковлевна проработала бухгалтером, вырастила не один десяток учениц. Привычку сводить дебет с кредитом не оставляет до сих пор – только и слышно щелканье счетных костяшек. Как прознает про прибавку к пенсии, тут же достает свой «калькулятор», который никогда не дает сбой, высчитывает процент себе, сестре, крестницам, детям. Все точно как в аптеке, – копеечка к копеечке.

С просьбой рассказать о судьбе Анны Арзамасцевой в редакцию «Вечёрки» обратилась ее внучка Елена Салимова: «Бабуля во время войны была подростком, жила в деревне Мыски Каменского района и наравне со взрослыми работала в колхозе «Красный партизан». В год юбилея Победы мне хотелось бы, чтобы она рассказала о жизни в тылу».

В селе бабушка прожила много лет, а недавно перебралась в Барнаул, под пригляд внуков и правнуков