Людмила Васьковская.
Фото из семейного архива
Фото из семейного архива
Лето. 1941 год
«Я жила в Могилёве, в семье родной сестры. В 1941-м собралась вступить в комсомол. Последний экзамен, и вдруг на город полетели бомбы, завыла воздушная тревога. Муж сестры был военным, поэтому их срочно эвакуировали из города, я осталась одна.
А потом в Могилёв пришли немцы. Мы пытались переправиться через Днепр, но были задержаны и отправлены в плен. Загнали всех в общежитие завода и держали несколько дней, пока подготавливали на аэродроме лагерь для пленных, огораживали дома и бараки колючей проволокой. Мне удалось сбежать. Помогла старушка, к которой за водой отвел часовой. Она переодела меня в другое платье, и я с ведром, вроде за водой пошла, возле колонки ведро бросила и в город. Добралась до общежития, где жили сокурсники, спряталась у них. Однажды пошла на Быховский базар обменять порошки, краски на продукты и попала под облаву. Снова оказалась в лагере на аэродроме. Там и отметила свое семнадцатилетие.
Кормили плохо, а трудились много. Мы, юные девчонки, пилили лес, грузили его на машины. Надрывались, падали, поднимали нас прикладом или кованым сапогом и заставляли работать дальше. Однажды нас гнали на кирпичный завод, когда навстречу вышла женщина с ребенком на руках. Вроде нечаянно та выронила корзину, из которой на дорогу прямо под ноги посыпалась варенная в мундире картошка и кусочки хлеба. Мы набросились на еду, тогда как конвоир выхватил из материнских рук ребенка, подбросил вверх, а другой немец проткнул его штыком. Женщина закричала не своим голосом и упала без сознания».
Три булки хлеба и ведро воды
«Отправляли в Германию зимой. Загрузили в товарные вагоны, по 50 человек в каждый, на полу солома. Духота, свежего воздуха можно было глотнуть только по очереди, стоя у щели окна. Вагоны ни на одной остановке не открывали. Мы задыхались от нечистот, солома под нами была вся мокрая. В Польше прошли санобработку, медосмотр, на целый вагон людей дали три булки хлеба и ведро воды. Сколько везли по времени, не помню, до немецкого лагеря шли пешком, по шоссе. Там мужчины жили в одном бараке, а женщины в другом. Снова медосмотр и санобработка. Здесь стали давать что-то наподобие супа с вареной брюквой или свеклой. В день хлеба 200 г и еще какую-то черную бурду, которую называли «кофе».
Помню, прибыла процессия пузатых фрицев в сопровождении коменданта и переводчика в шляпах, нас построили в шеренгу. Начали выбирать рабочую силу. Мою подругу Валю, с ней познакомились в поезде, купил фабрикант на рыбную фабрику в Норвегию. Переборов страх, попросила помощи у переводчицы, объяснила, что без Вали не смогу. Она мне говорит: «О, это очень просто, давай твой номер, тоже поедешь в Норвегию». Спасибо ей за это!
Вскоре Валя заболела тифом, и ее изолировали в отдельный барак. Я очень хотела заболеть, чтобы быть рядом с ней или вместе умереть. Каждый день заходила к ней, как только она оставалась одна. Валя оставляла немного супа, и я ела с ее тарелки, ее ложкой, чтобы заболеть, но все впустую…
Через несколько дней отправка в Норвегию, нам выдали рабочие комбинезоны, резиновые сапоги и пачки с хлебом в дорогу. Мне не пришлось даже попрощаться с Валей. Опять нас построили колонной и погнали, как скот, на станцию. Опять вагоны. Ехали поездом до Гамбурга, через Данию, в Норвегию. Там обрабатывали рыбу, делали филе, грузили на пароходы и отправляли на консервный завод».
Ад на земле
«В один из дней на фабрике не было рыбы, и мастер предложил покрасить вентилятор на крыше цеха. Вызвалась я и женщина, ее звали Лена – Боксёр. Вместе с красной краской взяли листы бумаги. Выполнив задание, на одном листе я нарисовала звезду, на втором – серп и молот. Когда мастер пришел проверить работу, мои рисунки его слегка шокировали, он их унес в гестапо. А потом и меня забрали. Посадили в одиночную камеру, начались допросы. Интересовались, кому я давала сигнал: английским летчикам или норвежским партизанам? А я просто нарисовала звезду и герб своей Родины. Начали избивать. Очень больными были первые несколько ударов, до крови покусала губы, чтобы не кричать, а потом потеряла сознание.
Через какое-то время меня увезли в концентрационный лагерь Грини в 30 км от Осло, дальше был Равенсбрюк, этот лагерь считался одним из самых крупных и самых жестоких, с проволокой под током высокого напряжения по периметру. Здесь не только использовался рабский труд заключенных и уничтожали людей, но и проводили медицинские эксперименты на женщинах. Здесь был ад на земле.
Мой лагерный номер 24148, винкель – красный треугольник с буквой «Р», что означало «Политическая заключенная № 24148, русская». Звучит сирена – подъем, всех выгоняют строиться на проверку. Несколько бараков закреплено за одной эсэсовкой – женщиной-палачом. Они нас считают, мимоходом награждают пощечиной, тех, кто не мог стоять, – пинком. Сверяют общее число, если в каком бараке не хватает – пускают собак. И тогда найденную жертву собаки или загрызают до смерти или ее добивают и отвозят в крематорий».
Людмила Владимировна выстояла, прошла через мучительные унижения, чудом выжила в этом аду. Делила свой немудреный паек и нары с Розой Тельман, женой Эрнста Тельмана, лидера немецких коммунистов, одного из главных политических оппонентов Гитлера. Заботилась, как это было возможно в лагере, о детях, находящихся в них. Весной 1945 года заключенных Равенсбрюка освободила Советская Армия.
Людмила Васьковская: «После освобождения мы, встав в лагере перед печами крематория, где еще лежали куски человеческих тел и пепел, дали клятву: не забывать о подлинном лице фашизма, не забывать друзей, которые не дождались этого счастливого дня свободы».
Материал подготовлен при содействии краеведа Галины Белоглазовой.