Фото из архива семьи Шашовых
Как взрослая
Судьба Веры Шашовой, в девичестве Виноградовой, непростая, как и у большинства довоенных детей. Родители с малолетства приучали ее к труду, будто знали, что это пригодится ей в жизни.
- Не скажу, что в строгости воспитывали, но шибко не баловали. Ничего, нормальные выросли, – смеется Вера Петровна. – Я совсем маленькая была, когда мама меня луночки делать заставляла, травочку дергать, морковочку прореживать. Сяду и полю, а потом: «Ма-а-ама, мне надое-е-ело, мне жа-а-арко!» – пищу. Говорит, вот дополешь, тогда домой пойдешь. Ну куда деваться?
Слушать Веру Петровну удивительно приятно – обо всем говорит легко и просто с непривычным уху, но очень мягким, ласковым щекающим говорком: морковощка, лунощки. Рассказ ее, ладный и неспешный, льется будто сам собой, не спотыкается – все давно пережито, перемолото.
- Нас четверо жило – брат, я, мама и отец, известный в селе плотник и пимокат. Его на фронт не взяли – был старый уже. Когда он умер, брат на войну пойти пожелал. Ему только 17 исполнилось, но взяли. Мы остались вдвоем с мамой, тут я и начала работать.
На своей корове боронила, потом к ягнятам ушла, затем к телятам – пояркой стала.
- Помню, телят пою, а девки старше меня коров доят. А мне так охота с ними! Перевелась, – радуется Вера Петровна. – Девчата управятся и в барак за семь километров от села спать, а я маму проведывать. Душа болела, как там она? Бегу по темному логу. Страшно. Гляжу, огоньки поодаль горят. Пригляделась: волки! Посижу у нее, в барак надо идти, она плачет: «Не ходи». Куда там: бегу, только ветер свистит в ушах. Девки – Валька Вязанкина, Валька Потапова и Манька Щеглова – не спят, ждут. Живы ли еще? Найтись бы, повспоминать…
Работящую девчушку заприметил бригадир-животновод.
- Говорит, давай пять коров дам? Согласилась, а силенок-то мало, – признается Вера Николаевна. – Подою, руки опухнут, я их прячу. Как заприметили, отправили сено на быках возить: «Все, надоилась!». Ох, тяжело было. А весной поваруха Пана позвала к себе. А я-то и варить не умею. Сказала, научу. Пошла. Сначала бутылки с молоком рабочим раздавала, потом лапшу мелко наловчилась резать. Ну и вкусная получалась, мужики все просили: «Поваренок, плесни-ка еще!».
Вести с фронта
Как до войны жили, Вера Шашова толком не помнит. Как и от кого услышала про первые бои на западной границе, тоже стерлось из памяти. Зато до сих пор стоит в ушах женский вой, который горе опрокинуло на деревню.
- Как мужиков начали брать, столько крику, реву было, – дрогнувшим голосом говорит Вера Петровна. – Всех поразобрали, одни бабенки да дети остались. Когда брат ушел, мама очень переживала, конечно, боялась, что не свидятся. Он нам письма писал. Они уголком были свернуты – что там много напишешь? Пять слов только. Да главное, весточки приходили: жив, здоров, и ладно.
Заветные строчки очень ждали, особенно мама.
- Как-то захожу в горницу – плачет. Говорит, Ванечку во сне увидела. Нехорошо приснился. Наверное, ранило его, – глотая слезы, делится Вера Петровна. – Так и было. За войну ранили в спину, отняли ногу. Вернулся после Победы. В своих треугольниках не признавался, что с ним сталось. Телеграмму прислал, что едет. Брат двоюродный коня запряг, поехал встречать. Привез, брат слазить с телеги да на костылях. Мама увидела, упала. Он – к ней и твердит: «Все хорошо, все хорошо».
Год прожил в родном доме, встретил хорошую девушку, семьей обзавелся, на работу устроился – скотником стал. Сестре про войну рассказывал без прикрас – говорил, как было, без утайки. И как огонь врага страшно принимать. И чего стоит подниматься в атаку без сил. И насколько тяжело видеть раненых сослуживцев и быть не в силах им помочь.
И начало войны, и ее конец в родной деревне Веры Шашовой встречали криком. Сначала прощались навсегда с родными людьми, потом – оплакивали тех, кто не дожил до счастливого дня и не вернулся домой. Это громкоголосое женское отчаяние – одно из самых страшных воспоминаний детей войны.
Счастливая
Своя семья у Веры Шашовой появилась в 19 лет. Мама единственную дочь научила жить честно и открыто, стойко переносить невзгоды (Вера Петровна справилась с утратой троих детей) и не уставать трудиться. Материнским заветам она следует по сей день.
- Мне три раза живот резали, уже недовижу, недослышу, а все охота в огороде покопаться.
- А он у вас большой?
- Большо-о-ой, – горделиво протягивает в ответ. – Забыла, сколько соток точно. Что ли, 12 под картошку? Ну и под мелочь восемь отдельно.
- Неужели все сами?
- Сама, сама. Разве картошку посадить да выкопать помогут. Предлагают и в другом помочь, говорю: «А мне чем заниматься?». Ничего, я помаленьку. Да каждый год всего полно. В прошлую осень 140 ведер картошки набрали. У меня шестеро детей осталось, всем овощей свежих обеспечу. Огурчиков закатаю, помидоров.
Больше всего Веру Петровну расстраивает плохое зрение и слух.
- Моя хорошая, ты не обижайся, что я все время переспрашиваю, – виновато просит меня собеседница. – Иногда хорошо слышу, а иногда как заложит – и все, хоть лопни. Хотела аппарат купить, да врач сказал, что без надобности – такой недуг у меня по старости.
Это немного портит жизнь, но скрашивают ее внуки да правнуки – боевые ребята, на которых бабушка не может нарадоваться. Одних внучат только девятеро, а правнуков ей и сосчитать сложно.
- Господи, да я счастливая! – признается и будто бы сама себе удивляется Вера Шашова. – Все есть: живи – не хочу. Огород свой, ягоды полно, дети не оставляют. И в 90 думаешь, будто и нет этих лет. На дворе весна, рассада подрастает, птицы поют… Жизнь продолжается!