В рамках проекта «Время Ч» в Краевом театре драмы прошла читка пьесы белорусского драматурга Павла Пряжко «Сосед». Этот бессюжетный, практически бездиалоговый текст воспринимается двойственно. Однако в ходе обсуждения, когда по традиции свои мысли высказывают зрители, эта необычная пьеса открывается многослойным высказыванием.
Полуторачасовой монолог
Павел Пряжко — драматург именитый, считающийся одним из лидеров «новой драмы». С его текстами работали такие режиссёры как Елена Невежина, Филипп Григорьян, Михаил Угаров, Дмитрий Волкострелов, придумавший для пьес Пряжко собственную подачу. Дело в том, что в своих сочинениях автор практически отказался от внятных диалогов, от традиционного сюжета и драматической формы. А значит, на протяжении всего действа зритель может так и не дождаться сюжетного поворота — привычной кульминации или развязки.
Так, герои пьесы «Сосед» — соседи по даче, между ними завязывается разговор. Хотя разговором назвать это сложно. Дело в том, что дядя Коля — пенсионер, его жизнь состоит из перепалок с женой и хлопот по даче. Он пытается удержать внимание своего более молодого соседа Паши, о котором из пьесы известно лишь то, что ему 37 лет, а его маму зовут Галя. Зато дядя Коля подробно рассказывает свою биографию, переключаясь с темы на тему и выдумывая предлоги, чтобы не дать Павлу уйти. В течение полуторачасового монолога о жене, о картошке, о ножах и рогатках, о том, что «вот уже три месяца как завязал», тот словно боится остаться один. Павел же своему соседу вежливо потакает, с участием выслушивая всю его пустую болтовню.
По соседству с шансоном
Начинается читка с врубленного на всю катушку шансона в исполнении Алексея Брянцева — как позже выяснится, любимого исполнителя жены дяди Коли. Этой композицией куратор проекта «Время Ч» Татьяна Тимофеева решила познакомить зрителей с пристрастиями женщины, о ней в ходе пьесы мы узнаем довольно много подробностей. Оказывается, она работает старшим судьей, её брат и отец — сидевшие люди (вот откуда у дяди Коли на кухне так много заточек вместо ножей), а про соседей, которые однажды попросили её сделать музыку потише, она как-то сказала: «Щас буду я подстраиваться под всяких!». Только после этого беспощадного саундтрека начинается читка с участием двух актёров Театра драмы — Евгения Бакуменко и Александра Рогозина.
Несмотря на то, что читки подразумевают знакомство лишь с текстом пьес, в «Соседе» не обошлось без режиссёрских решений. Так, на сцене герои находятся на расстоянии друг от друга (как будто по разные стороны забора). И если дядя Коля остается сидеть на одном месте, то Павел то и дело переходит на сторону соседа. Кроме того, словно чеховское ружье, на сцене оказываются рогатки. И зрители, не знакомые со специфической драматургией Пряжко, по инерции ожидают выстрела или той же поножовщины. С одной стороны, беседа так ничем и не оборачивается. А с другой — в качестве развязки (или того же выстрела) в самом конце читки звучит Сюита для виолончели № 1 Баха, прописанная автором в тексте пьесы. На фоне соседского шансона это сочинение звучит весьма красноречиво.
Из области алеаторики
По словам Татьяны Тимофеевой, эта пьеса воспринимается и как житейская история, и как абсурд, и как экзистенциальная драма. А когда к обсуждению подключилась публика, выяснилось, что «Сосед» Пряжко — открытое поле для трактовок. Одни увидели в молодом соседе святого человека, а в дяде Коле — одинокого старика, которому так важно найти свободные уши. Другие же считают, что старший персонаж на пару с женой – это невыносимые люди, не дающие покоя окружающим своим шансоном. А один из зрителей, знакомый с пьесами автора, пояснил, что происходящее на сцене стоит воспринимать как музыкальное произведение, например, как сюиту, части которой всегда контрастируют между собой.
— Подобным образом устроены практически все тексты драматурга, — пояснил он. — Достаточно сказать, что один из любимых композиторов автора — Джон Кейдж, пионер в области алеаторики, допускающей в музыке вариативность и случайность. У Пряжко даже есть пьесы, которые ставятся по хаотично разложенным карточкам, то есть спектакль по этому тексту всякий раз собирается заново.
Исполнитель роли Дяди Коли Сергей Бакуменко выдвинул свою версию разговорчивости персонажа. По его предположению, старик, то и дело зачем-то отлучаясь в сарайку, мог там опрокидывать рюмочку-другую (вероятно, поэтому он и акцентировал внимание собеседника на том, что не пьёт). А иначе с чего вдруг случайному человеку жизнь свою рассказывать?
Ещё один зритель вспомнил о хронофагах — пожирателях времени, ведь дядя Коля занимается ничем иным, как уничтожением времени Паши.
Игра с ожиданиями
— Эта пьеса — диалог без диалога, — отметила одна из участниц обсуждения Екатерина Романова — доцент кафедры общей и прикладной филологии, литературы и русского языка АлтГУ. — Ведь старший персонаж абсолютно равнодушен в своем эгоцентризме, поэтому про Пашу мы не знаем ровным счётом ничего. Причём дядя Коля совершенно не интересуется жизнью своего собеседника, что, на мой взгляд, абсолютно бесчеловечно.
По мнению другой зрительницы, из, казалось бы, бессмысленного потока речи старика мы многое узнаем о его жизни, о его жене — явно беспредельщице, которая, будучи старшим судьёй, родом из семьи уголовников, вероятно, поэтому шансон из её окон звучит на протяжении восьми часов.
— Действительно, классические подходы к восприятию текста здесь не работают, — прокомментировала Татьяна Тимофеева. — Тем и интересны тексты Павла Пряжко, который умело играет как с ожиданиями зрителя, так и с законами драматургии.
Следующая встреча в рамках проекта «Время Ч» состоится 13 декабря в 18.30 на экспериментальной сцене Краевого театра драмы (ул. Молодёжная, 15). Она будет посвящена читке и обсуждению пьесы знаменитого поэта Иосифа Бродского «Мрамор».
