Петь, пока сил хватит: один из самых известных барнаульских музыкантов Владимир Кислов отмечает 65-летие

Наверное, нет в Барнауле того, кто бы не слышал о Владимире Кислове и не слышал его песен. Да что в Барнауле — поклонников его творчества немало по всей России и даже в Китае, где его группа выступала долгое время. Накануне юбилея, который Кислов отмечает 25 ноября, корреспондент «Вечернего Барнаула» встретился с легендой местной музыки.

Душевная атмосфера 

Мы встречаемся с Владимиром Кисловым в гримёрке одного из ресторанов города. На стенах небольшого помещения, в котором музыкант готовится к концертам, море фотографий — Кислов и Розенбаум, Кислов и Шуфутинский, Кислов и Кузьмин, Кислов и Алексей Смертин…

— Вот это же всё история моей жизни, — рассказывает Владимир Николаевич. — Это же не просто фотографии после концерта, когда подходишь и просишь сфотографироваться. За каждой что-то есть. Знаешь, как мы с Розенбаумом познакомились?

Я, конечно, не знаю и готовлюсь удивляться.

— Наверное, лет семь назад это было. Он после концерта поехал в ресторан «Барнаул», ему говорят, мол, есть у нас такие ребята, музыканты. Розенбаум не поверил, что его тут кто-то сможет удивить, пошёл к нам. Спрашиваем, что бы он хотел услышать? Говорит, мои-то песни все играют. А вот «Мохнатого шмеля» бы. Мы как врезали! Потом ещё что-то. В итоге он говорит: «Несите гитару». И всё, минут 40 мы вместе на сцене тут играли, всё, что можно. Он начинает, ребята ему подыгрывают. На следующий год история повторяется, он после концерта сюда. А тут как раз гости шукшинских чтений, много артистов. И одновременно все в одном месте соединились, душевно было. 

— С атмосферой в Олимпийской деревне Пекина, где вы в 2008 году оказались, сравнимо?

— Наверное, нет. Олимпиада — это отдельная история, там как пионерский лагерь, две недели все вместе жили. За стенкой — Киркоров, каждое утро он тебе: «Здравствуйте!». 

— Говорят, вы с ним в футбол там играли?

— Нет, Киркоров не играл, он нам мячи подавал. Вообще, всё, что было в Пекине, это удивительно. Возле Пекина по дороге в старый аэропорт есть замок Шато Лаффит — можно сказать, повторение французского замка Мезоен-Лаффит. И рядом с ним был недостроенный комплекс, где и хотели сделать «Дом друзей Олимпиады». Я ещё за полгода до Игр всё это видел и не понимал, как успеют. В итоге за два месяца китайцы построили огромный комплекс, ресторан на 1000 мест. Всё было расписано по дням и по минутам. В последний день Маккартни на вертолёте должен был прилететь. Отдельная зона для глав государств, ждали Владимира Путина и Дмитрия Медведева, мы должны были перед ними выступать. Сказали — учите песни Deep Purple, «Любэ». А получилось, что из-за политических событий они только на открытие приехали, и всё, так что мы только видели проезжающий мимо нас кортеж. Вообще, интересное время там провели. Там никто не выясняет, откуда ты, что за артист. Раз там оказался — значит, достоин. 

— С Киркоровым не играли, а с Алексеем Смертиным?

— Вот с ним играл. Я выступал за команду БМК, а у Алексея там приятели. Помню, был какой-то матч на Южном, Алексей приехал. Спрашиваем, можно ему за нас сыграть? Он вышел на тайм. Пас мне отдаёт, а я не готов (смеётся — прим. авт.). Я долго за БМК играл, лет 10-12, пока колени позволяли. 

— Вы недавно пели в передаче на «России 1», после чего Андрей Малахов сказал, что вы напомнили Лепса. Не обижают сравнения?

— Нет, я и до Лепса так пел. Наоборот, хорошо, пусть сравнивают.

Главная сцена 

— Владимир Николаевич, есть у вас любимый зал?

— Сейчас — «Сибирь». Зал очень высокого уровня. Одно плохо, не очень вместительный и пиротехнику использовать нельзя, дым. Драйва не хватает. 

— А первую площадку, куда выходили, помните? 

— Клуб меланжевого комбината, это, наверное, год 79-й. Вообще мы ещё в школе музыкой начинали заниматься. Музыканты, которые тогда в городе считались известными, приезжали играть на танцы. Хорошо играли, но часто срывали концерты, меня это бесило. Понимал, что так нельзя, сами хотели выступать. Помню, на одном вечере классе в десятом мы же за кем-то концерт доигрывали. 

— Петь вы начали ещё дома?

— Да. У меня отец сам выучился играть на баяне, а мама, болгарка по национальности, хорошо пела. Вообще, отец был военным, служил в Венгрии. Куда-то там не туда стрельнул, пришлось уволиться, они приехали на Алтай. Мама в медицинский институт поступила, отец в сельскохозяйственный. Вокруг них крутилась студенческая жизнь, отец играет, мама поёт. Ну и я тоже. «Алёша» — первая песня, которую я пел. 

— Вы же левша. Как гитару осваивали?

— Тяжело. Я учился как правша и всё не мог понять, почему быстрые соло мне не даются. Аккорды-то выучил, ритм играю нормально. Уже когда выступать начали и появился нормальный гитарист, понял, что мне лучше на сцене без гитары, лучше петь буду. 

Неправильный рокер

— В вашей жизни была же не только музыка?

— Да я вообще чуть военным не стал. В школе во всех мероприятиях был — и в «Зарнице», и выступлениях. Военрук и говорит: «Иди в военное училище». Отец тоже поддержал. Поехал во Львовское военно-политическое училище. На самом деле военное ремесло не слишком привлекало, а петь нравилось. А в училище как раз готовили специалистов для армейских клубов, за границей в наших воинских частях их не хватало. Но там конкурс оказался — 20 человек на место, без связей или денег не поступишь. Вот я и не поступил. Вернулся домой, пошёл в 45-ю школу. Никуда поступать не хотел, меня взяли лаборантом в кабинет физики. И через месяц в лаборантской уже была студия, начали репетировать. А ещё через месяца два-три — какой Львов, тут вся жизнь, уже никуда не охота. 

— Вы же окончили политехнический институт?

— Да, сварочное производство, я сварщик. Когда ещё учился, попал на практику на завод ВРЗ, оказался в хорошей бригаде. Да и я не пил, не курил. В месяц рублей по 150 получали, потом раза в два с лишним больше стало. 

— Какой-то вы неправильный рокер были — не пили, не курили.

— Да я этого насмотрелся… Мне хотелось играть музыку, сделать ансамбль, который бы любили и ждали. Мы в горпарке семь лет играли, и ни разу танцы не сорвали. Сам всё там для выступлений делал, варил фермы, размещал свет, чтобы всё красиво было. Хлористый аммоний для дыма у «Аракса» купил, вентилятор поставил, чтобы его разгонять. До первых холодов играли. Помню, как-то уже по снегу аппаратуру разбираем, люди на лыжах идут: «А танцы будут»? Зимой мы выступали в клубе меланжевого комбината или ВРЗ, летом на танцах. Подрабатывали дворниками, сторожами, каток заливали — лишь бы что-то заработать. Всё тратили на аппаратуру. Купил два динамика, ползарплаты отдал. 

— В то время играли каверы?

— Начинали уже свои песни, но, понятно, люди чаще просили чужие. У меня таланта писать песни особо не было. В группе вообще всегда были люди профессиональные, с музыкальным образованием. Один я бездарь (смеётся — прим. авт.), зато как Карабас-Барабас — это организовать, за этим присмотреть, чтоб концерт не сорвать.

В институте был парень, он дружил с группой «Круиз». Свёл меня с Александром Мониным (основатель и вокалист «Круиза» — прим. авт.), и благодаря этому я со всем музыкальным миром страны того времени познакомился. Доставал редкие записи, песни, которые ещё нигде не вышли. Мы кое-что из Саруханова, Кузьмина в Барнауле играть начали раньше, чем эти песни по всей стране зазвучали. Кто-то даже спрашивал, почему Кузьмин наши песни поёт. 

— Это же ещё не была «Группа Владимира Кислова»?

— Да её вообще никогда не было. Когда в Пекин работать уехали, надо было название. Тарзан, наш клавишник (Александр Герасимов — прим. авт.), предложил — «Группа Владимира Кислова». Так и повелось. А в советские годы мы одно время были «Серпантином». Перед Новым годом говорят: «Надо афишу с названием», а то ВИА Меланжевого комбината как-то не звучит. Я вообще считал, что если уж есть название, то и песни должны быть свои, а когда играешь каверы, то зачем оно. Поэтому говорю, пишите любое. Написали «Серпантин». Смешно стало, а люди говорят: «Крутое жёсткое название, про горы, наверное, про дорогу». И так мы лет пять-семь были «Серпантином».

Авторские песни мы начали исполнять года с 1983-1984. В барнаульском роке уже в это время активное движение началось, Серега Лазорин, царствие ему небесное, Женя Колбашев, другие. Нам песни приносили, мы их репетировали в комнатушке в горпарке. Песни ещё размытые были, содранные с Pink Floyd, с других западных групп. Я к такому звуку не привык. Потом несколько групп поехали по институтам с концертами. Играем новый рок, а все ждут, что мы на танцах исполняем. Кстати, мы же были первой группой, кто на местном ТВ оказался. Павел Черепанов (создатель «ТВ-Сибирь» — прим. авт.), с которым мы когда-то давно монтировщиками сцены в театре драмы работали, позвал в передачу, мы песен шесть своих сыграли. Потом просят — «Мозаику» Малежика. В итоге в эфир вышла только «Мозаика», и я с ней стал звездой, крутили по ТВ постоянно.

В своей стихии 

— Вас одно время звали вокалистом в группу «Земляне».  

— Да. Туда попал Юрий Жучков, он тоже из Барнаула, как ты знаешь. Потом как-то он говорит: «Скачков ушёл, они ищут вокалиста», а его самого брали больше на подпевку, не основным. Предложил попробовать мне. А я в то время тут уже что-то продавал, играл на танцах. Денег я и тут вполне мог заработать, так что не понял, зачем в Москву переезжать. 

— И никогда не пожалели? Легендой барнаульского рока вы стали, а могли стать и легендой российского.

— Когда я был в институте на кафедре металловедения, мы от завода ГРО делали детали для буровых остановок на всю страну, постоянно были командировки в Москву. А так как там я много кого знал, был на всех музыкальных тусовках. Не буду хвастаться, но Саша Иванов — мой хороший знакомый, Барыкина хорошо знал. Стоило ли мне пробиваться к ним из провинции? В середине 1980-х попасть куда-то в Москве было не так сложно. Тогда «Круиз» распался, появилась «ЭВМ». Я был на репетициях «Арии», чьи музыканты из первых составов делали свои группы. Саше Иванову на бэках подпевал. В общем, попасть можно было хоть куда. Но, не поверишь, в то время они в Москве зарабатывали на концертах меньше, чем мы тут на танцах и в ресторанах, да я ещё и что-то продавал. Тогда людям уже было не до музыки, группы гастролировали вместе, чтобы хоть какую-то аудиторию собрать. А во-вторых, стеснялся, что нет музыкального образования, что зубы редкие. Я считал, что советский певец — это образец, лицо страны. Воспитали меня так. Это потом уже на сцену все выползали чуть живые.

С ракеткой в руках

— Зато вы покорили Китай. Не зря ездили? 

— Конечно. Китай нам очень много дал, и не только в финансовом плане. Увидели, как можно относиться к музыке, какая может быть аппаратура, как можно всё организовать. Потом стали все это использовать тут. Сидели в ресторане в метре от Элтона Джона, который покорил своей интеллигентностью, поведением. Потом тоже стали на сцену выходить красиво, в костюмах.

— А как в вашей жизни появился теннис?

— Когда перестал играть в футбол, от безделья начал играть в казино. И тут как-то предложили сходить в теннис в клуб «Зенит», был такой за кинотеатром «Россия», просто побаловаться. Попробовал и понял, что хватит, казино до добра не доведёт, теннис — вот что надо. И вот лет 30 играю. Китай, правда, немного из ритма выбил. Играл я неплохо, а в Китае тенниса в то время не было, только бадминтон — переключились на него. А вернулись — тут бадминтона нет.

— Вам 65. О чём мечтаете?

— Петь, пока сил хватит. Иногда становится тяжело — не физически, морально. Мы со многими звёздами выходим на одну площадку. Когда они за 40 минут, из которых 20 под фонограмму, получают несколько миллионов, а ты выкладываешься и зарабатываешь в разы меньше, потому что не звезда — это обидно. А в остальном всё хорошо. Будем петь!