Начало 1945 года, группа ФЗУ и ее наставники. Евдокия Мошкина – третья слева в первом ряду.
Фото из архива семьи Мошкиных
Фото из архива семьи Мошкиных
Игла нагревалась
Евдокия приехала в Барнаул весной 1944 года к бабушке, которая работала уборщицей в конторе овчинно-меховой фабрики, там же и жила в маленькой комнатушке вместе с младшей дочерью. Девочка поступила в фабрично-заводское училище на швею-мотористку, а после коротких занятий до позднего вечера трудилась в цехе на пошиве меховых клапанов для карманов.
- Я уродилась маленького роста, весила чуть больше 40 кг, поэтому и выглядела, как ребенок, – вспоминает Евдокия Григорьевна. – Кормили нас три раза в день, утром, в обед и после восьми часов вечера. Давали пустую похлебку и 200 граммов хлеба, очень редко – булочку. Их я носила младшим сестрам и брату на станцию Штабка, а оттуда тащила картошку. Кушать хотелось практически всегда, но мы не ныли, все так жили в то время.
Ребятишек на заводе жалели. По распоряжению директора Михаила Глушкова их подкармливали и давали для работы крой мелких частей. Дуся, например, шила вкладыши для карманов полушубков, ее сокурсницы покрупнее - воротники. Работала девушка в паре, она строчила клапаны, которые напарница вшивала в полушубки.
- Шубы поначалу были белого цвета, а к концу войны пошли крашеные, – рассказывает Евдокия Мошкина. – Шила быстро и много, игла от этого нагревалась, и от овчины поднимался сизый дымок, который лез в нос. Многие тогда потравились, да и мне позже пришлось перейти на другую работу.
Всю продукцию у швей принимал военный представитель. Работали в две смены по 12 часов, с семи до семи. Сменные нормы обычно перевыполнялись. Не выполнить их было невозможно: на проходной с заводской территории не выпускали, если в пропуске не было отметки начальника цеха, смены, что работник выполнил свою норму.
30 км на санках
Когда у бабушки на войне погибла дочь Полина, Дуся, чтобы больше не расставаться с близкими, решилась перевезти их со Штабки в Барнаул.
- Осенью 1944 года погрузили мы на санки нехитрую утварь, посадили младших, четырехлетний брат шел с нами пешком, и отшагали привычные мне 30 км по обочине дороги, – рассказывает Евдокия Григорьевна. – Маму удалось устроить уборщицей на производство, а с младшими после смены я возилась, детских садов тогда не было и в помине. Был у фабрики свой клуб, кино туда привозили, но мне было некогда бегать на сеансы. Из барака на учебу, потом в смену, а вечером – нянька.
В город Евдокия выходила совсем редко, барак был через дорогу от проходной, а после смены на нее ложились заботы о воспитании младших. Когда девочка перевезла семью в Барнаул, жить стало немного легче, хотя главным блюдом по-прежнему оставался жмых в силу своей дешевизны.
- Выходное платье у нас было одно на всю группу, – с улыбкой говорит Евдокия Григорьевна. – Если сфотографироваться нужно или выйти в город, надевали по очереди. А уж подходит по размеру или в него можно три раза обернуться, дело другое. К концу войны нам выдали лохматые пальто, сшитые на меланжевом комбинате, но чулки мы по-прежнему подвязывали веревочками. С будущим мужем познакомилась после войны, он тоже деревенский. И как-то мне рассказал, что увидел на базаре редиску, подумал, что деликатес и купил пучок чуть ли не на последние деньги. А когда попробовал, скривился: ничем, дескать, от деревенской редьки не отличается. Мой Саша был сначала строителем, возводил дом под шпилем, а потом я его перетянула на фабрику водителем.
День Победы Евдокия Григорьевна помнит очень хорошо. Из репродуктора слова диктора услышали все, выскочили на улицу из цехов, в основном бабы и дети.
- Мы кричали, плакали, смеялись, хотя домой никого не отпустили, план нужно было делать, – говорит Евдокия Мошкина. – Я сейчас много времени провожу на даче, слава богу, ноги еще носят. Но 1 июля обязательно вернусь в город, чтобы проголосовать за присвоение Барнаулу звания «Город трудовой доблести», мы это заслужили.
Овчинно-шубный завод и швейные фабрики пошили полушубки и обмундирование для 2,5 миллионов фронтовиков.
