Павел Басинский на открытии Шукшинских дней на Алтае.
Фото Андрея Чурилова
Фото Андрея Чурилова
Шукшин – горьковский тип
- Я написал более десятка книг и скажу вам – не все из них мне нравятся. Есть несколько книг о Максиме Горьком, которыми я стал заниматься еще в аспирантуре литинститута. Позже все мои исследования легли в основу тома, вышедшего в серии «ЖЗЛ». Тогда я и проникся этой колоссальной фигурой. Ведь помимо того, что он большой писатель, который кому-то нравится, а комуто нет (мне, например, известны люди, четыре раза прочитавшие «Жизнь Клима Самгина»), драматург мирового уровня, он еще и невероятная личность. И для понимания ее масштаба скажу, что это был человек, который вполне адекватно мог общаться и с Толстым, и со Сталиным, дружить одновременно с Розановым и Лениным. Кроме того, Горький – фигура, которая пронизывает сразу несколько веков: конец XIX, Серебряный век и первые десятилетия Советской власти. И везде он – фигура ключевая, без которой эти эпохи невозможно понять. Кстати, вашего земляка Василия Шукшина я отношу к горьковскому типу как по происхождению, так и по дальнейшей судьбе. Жизнь и того и другого – это некий социальный лифт, по которому оба, будучи из низов, вдруг стали невероятно популярными людьми, людьми многоплановыми, совместившими в себе сразу несколько дарований. При этом они много приобретают и много теряют. И чувствуют этот слом – когда из одной среды ты уходишь, но приходишь ли куда? Например, Горький очень тяжело входил в среду писательскую, интеллигентскую, столичную. Собственно, как и Шукшин.
Толстой как человек
- Позже я пришел к Толстому, которому посвятил несколько своих исследований. Причем пришел к Льву Николаевичу не литературоведческим путем, а благодаря тому, что оказался вхож в Ясную Поляну. На тот момент больше всего меня интересовала тема его ухода – почему вдруг 82-летний писатель граф Толстой ночью тайно ото всех бежал из своего дома в неизвестном направлении. К тому же я хорошо знал, что представляет из себя Тульская губерния в конце октября – начале ноября: ночью мороз, днем все раскисает. Куда в такую погоду направлялся великий старец? Куда бежал? Когда я занялся этой темой, понял, что это очень личная, очень человеческая история, связанная с его отношениями с женой. И это знание не принизило Толстого в моих глазах, а, наоборот, высоко подняло. Потому что он поступал как человек. Так родилась моя первая книга о Льве Николаевиче «Лев Толстой. Бегство из рая».
«Серебряновечная» история
- А вот последняя книга очень мне дорога. На тот момент я очень устал от титанов, людей-океанов, коими были Горький и Толстой. И я занялся историей девушки, которая оставила после себя дневник, вышедший в издательстве «Захаров» под названием «Дневник русской женщины». Написала его купеческая дочь Елизавета Дьяконова, жизнь которой странным образом оборвалась в 27 лет в 1902 году. И вот меня заинтересовала история этой девушки, ее «серебряновечная» судьба, которая постепенно вывела меня на более глобальные темы – например, тему феминизма. Согласитесь, что бы ни говорили, сегодня по стране бродит призрак феминизма. И совершенно очевидно, что с патриархальной цивилизацией что-то происходит.
По законам нон-фикшн
- Биографическая литература – особый жанр. действует строгий закон – запрет на вымысел. Безусловный провал нонфикшн литературы, когда мы, условно говоря, пишем: «Лев Толстой подошел к окну и подумал следующее…» – и дальше идут его мысли. Нельзя врать, выдумывать, домысливать, иначе подрывается доверие к автору. К тому же нужно уметь работать с архивными материалами, мемуарами, письмами, дневниками – помнить, что в личных записях люди склонны приукрашивать, описывать свое видение той или иной ситуации. Хотя сам документ, безусловно, обладает колоссальной внутренней энергией, которую нужно уметь раскрыть. Помню, однажды я читал книгу «Следственное дело Маяковского», где собраны документы, связанные с обстоятельствами смерти поэта. И там приводится донесение человека-анонима, который следил за Маяковским и регулярно доносил на него в ГПУ, писал отчеты. Так вот эти отчеты написаны прекрасным языком – то есть этот человек явно писатель и, вполне возможно, писатель известный. И если в этом направлении начать фантазировать, то можно написать роман.
Сочувствие к палачу
- Без любви невозможно создать что-то стоящее. Особенно в творчестве. Нужно любить то, что ты делаешь, своих героев. Даже если они злодеи, палачи. Звучит странно, но это так. Необходимо попытаться проникнуться к нему сочувствием, или хотя бы попробовать посмотреть на мир его глазами. Иначе не получится убедительной истории. Об этом когда-то сказал апостол Павел: «Если я говорю языками человеческими или ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, знаю все тайны и имею всякое познание и всякую веру, а не имею любви – то я ничто».
Писательство – тяжкий труд
- Я убежден – читатель всегда прав. Даже когда ему не нравится книга и скучно ее читать. Да, читатели тоже бывают разные. Но все же задача писателей – убедить, повести за собой как можно больше людей. В этом смысле мнение читателей всегда для меня на вес золота. С уважением отношусь и к критикам. Я сам когда-то был критиком да и сейчас иногда пишу критические статьи. Критика – это искусство. А вот графомания – это болезнь. Ну разве может нормальный писатель испытывать наслаждение от процесса написания книги?! Писательство – это тяжкий труд, и результат его всегда несовершенен. А когда начинающий писатель изысканно оформляет свою книжку, украшает ее затейливыми шрифтами – это, увы, болезнь.
Кстати, когда о творческой встрече с Павлом Басинским узнал актер и режиссер Андрей Мерзликин, он отменил все планы и пришел в Шишковку пешком, уверяя, что встречи с таким писателем в Москве – большая редкость и удача.
