Рабочие руки Победы: как жительница Подмосковья стала барнаульской труженицей тыла

Слова «Всё для фронта! Всё для Победы!» стали законом и смыслом жизни работников барнаульских предприятий в военные годы.

Ткачиха из Подмосковья

22 июня 1941 года старшая из семи детей семьи Косаревых Клава сдавала выпускные экзамены по специальности «техник-технолог хлопкопрядения» в Московском текстильном техникуме. Когда из репродуктора раздался голос наркома иностранных дел Вячеслава Молотова, все поняли: началась война. Парни написали заявления на фронт, экзамены свернули, всем выдали дипломы, девчонок-выпускниц распределили по предприятиям страны.

— Я с подругой получила распределение на Государственный Всесоюзный Барнаульский меланжевый комбинат, хотя сама из Московской области, —  вспоминает Клавдия Васильевна. — Уже через пару дней мы ехали в далёкую Сибирь. Состав часто стоял, потому что пропускали военные эшелоны. В вагонах были заняты даже третьи полки, выделенные для багажа, а сумки, баулы и мешки выставлялись в проходах. Ели то, что покупали в буфетах на станциях. С мытьм было хуже. Когда состав останавливался вблизи водоёма, люди выскакивали из него, как муравьи, и бежали к воде, чтобы ополоснуться и постирать белье. Конечно, девочкам отдельного места не выделялось, а комендант поезда строго следил, чтобы никто от состава не отстал и, тем более, не сбежал.

В Барнаул подруги приехали 27 июля 1941 года поздно вечером, на вокзале горел единственный фонарь, но уже в пяти метрах от него была тьма-тьмущая. Пассажиры быстро разошлись, и девчонки остались на перроне одни в чужом городе.

— Никто не встречает, куда податься — не знаем, – рассказывает Клавдия Васильевна. – Как человек почти столичный, я думала, что в краевом центре на вокзале должна быть гостиница, но ошиблась. Через час к нам подошёл мужчина и спросил, кто такие и что делаем, мы со слезами стали рассказывать. Он попросил дождаться его возвращения, ни с кем никуда не уходить. Скоро подошла бортовая машина, и мы поехали. В одной гостинице не оказалось мест, поехали дальше. В отделе милиции на ул. Л. Толстого нас разместили на ночь в комнате отдыха. Застеленные чистым бельем кровати, тихо — настоящее блаженство после месяца в переполненном вагоне. А ведь я даже не спросила, как зовут нашего спасителя и кем он был. Утром пошли на меланжевый комбинат, где только-только начинался монтаж оборудования второй очереди предприятия. Однако на площадях комбината запланировали размещение оборудования эвакуированного из европейской части страны станкостроительного завода, и меланжевый был вынужден по максимуму использовать свои производственные, подсобные и даже бытовые помещения.

По имени-отчеству  

— Росту во мне было полтора метра, но ответственности я не боялась, — с улыбкой говорит Клавдия Васильевна. — Приняли помощником мастера в цех, где было 40 станков и около 200 работников. Клавой-Клавдией меня никто не называл, только с отчеством, даже женщины намного старше возрастом, потому что специалистов на производстве осталось совсем мало. Много было приезжих из сёл, я им выдавала талоны на питание в столовую, где давали жиденький суп и варёную картошку. Сейчас уже не помню, ела я что-то сладкое в годы войны или нет. На комбинате работали почти одни женщины, в том числе и на мужских должностях, возили на тележках из цеха в цех пряжу, хлопок нам поступал из Средней Азии в виде огромных спрессованных кип по 200-300 кг.

В комсомол Клавдия Васильевна вступила ещё в техникуме, поэтому ходила на все собрания, где вместе с партийцами принимала самые главные решения. Работали на предприятии, как на всех заводах и фабриках страны — становились на трудовые вахты, выполняли две-три нормы за смену. Коллектив комбината участвовал в субботниках, воскресниках и трудовых вахтах, посвящая их историческим датам или крупным победам на фронте. Так, в феврале 1942 года комбинат стал участником Всесоюзного комсомольско-молодежного воскресника с отчислением заработанных средств на постройку танковой колонны имени ВЛКСМ.

— Сама я у станка не стояла, двести человек в подчинении, всех нужно обеспечить работой, — рассказывает Клавдия Васильевна. — Иногда кто-то не выходил на смену, машина стоит, нужно искать, кого поставить на замену, да ещё новеньких учить. Если я забывала отметить прогульщика, в конце месяца из моей зарплаты высчитывали за простой станка. Через год стала уже мастером цеха. Оформляла подписку на заём, хотя жили все очень бедно. При нарушениях трудовой дисциплины с молодыми ткачихами разбиралась сама, а с женщинами постарше просила поговорить возрастных инструкторов, потому что совсем не умела ругаться. Трудностей хватало: за годы войны меланжевый комбинат принял больше тысячи вагонов эвакуированного оборудования. Часть мы разместили и запустили в работу или по указанию главка отправили на другие предприятия. Мы выпускали ткань хаки на обмундирование, бязь на белье, искусственный мех — на шапки-ушанки. Запустили уникальный цех по производству стерлинг-шлангов — изоляционного материала для военной техники. Производственные проблемы решали сами: на оборудовании эвакуированной катушечной фабрики наладили производство челноков, шпуль и других деталей, организовали производство кардоленты, из-за отсутствия которой могли остановиться чесальные машины, а затем и весь комбинат.

Плечо коллектива  

— Несколько раз в неделю я ходила с девчонками в госпиталь, который располагался в школе на месте Художественного музея, — продолжает Клавдия Васильевна. — Бывало, придёшь со смены без рук — без ног, упасть бы и поспать, но в госпиталях сильно не хватало персонала. Помогала разбирать перевязочный материал, письма писать домой, кто сам не мог. Как бы ни уставала, ходила в бывший Дом культуры меланжевого комбината на спектакли Днепропетровского драмтеатра, в Клуб меланжевого комбината или в Клуб железнодорожников на Привокзальной площади в кино и на танцы. Если дело было летом, обратно шла босиком, а туфли несла под мышкой. Ухажёров было много, только до серьёзного не доходило — парни все уходили на фронт.

В конце 1944 года Клавдия получила письмо от матери, которая писала, что живется очень трудно.

— Папа на фронте, брат погиб, у матери на руках пятеро мал мала меньше. Я пошла к главному инженеру, стала проситься в отпуск, так сильно плакала, чтобы отпустил. Можете представить, чтобы в 1944 году с режимного завода кого-то отпустили в отпуск? А мне пошли навстречу. На комбинате был очень сплочённый трудовой коллектив, и я всегда знала, что мне подставят плечо, если понадобится, поэтому и хранила верность родному предприятию всю свою трудовую жизнь. День Победы помню хорошо. Пришла с ночной смены, легла спать, а проснулась от шума — везде окна открыты, кричат. Побежала на комбинат, там уже производство наполовину остановили. Стали формировать колонну, я порвала рулон красной ткани на флаги, с ними и пошли на площадь Октября, куда с разных предприятий потянулись представители коллективов на митинг.

Добавим, что Клавдия Васильевна Хмелевская всего на три года уходила из ткацкого производства БМК — когда мужа командировали на целину. До 1978 года она трудилась на хлопчатобумажном комбинате, уйдя на заслуженный отдых с очень сложной и ответственной должности заместителя главного инженера.

«Дочка меня возила в Нагорный парк, показывала площадку под будущую стелу, посвящённую трудовой доблести Барнаула, — хорошее место выбрали, светлое, чистое. Радости сейчас в жизни осталось немного, годы гнут к земле, но на душе такая благодарность, что вы, молодые, не забыли про наш вклад в общую Победу».

Клавдия Хмелевская

Труженик тыла, ветеран труда