В свои 95 лет Александра Семёновна Некрасова хорошо помнит, как самоотверженно работали люди в помощь фронту.
Александра Некрасова родилась в селе Чистюнька Топчихинского района, где было больше тысячи дворов, две начальных и средняя школы, четыре колхоза. После войны из ушедших на фронт парней 1922, 1923 и 1924 годов рождения домой вернулись всего двое.
Как закончилось детство
Александра Некрасова начала работать в колхозе с 14 лет.
— Семья у нас была большая, семеро детей, — вспоминает Александра Семёновна. — Родители неграмотные, а нас старались выучить. В колхозе, где работали отец и мать, земли были «бедными», за урожай буквально тряслись, поэтому на сезонные работы я стала выходить уже лет в семь. Нас, мелюзгу, отправляли на свёклу, на которую нападал долгоносик. Мы этих букашек собирали в бутылки с керосином. Наберёшь полную – можно домой. Пока дойдёшь до конца поля, сто раз наревёшься от усталости. Потом выходили на прополку пшеницы, идёшь по полосе и рвешь осот да полынь, которой было полным-полно. После этого выходили на прореживание свеклы, а осенью – на её уборку.
В мае 1941 года девочка закончила семилетку и хотела учиться дальше, но за восьмой класс нужно было платить, а родителям вместо зарплаты давали зерно за трудодни, поэтому денег в семье попросту не было.
«Я устроилась в колхоз с началом Великой Отечественной войны. В период уборки мы вязали снопы. Укладывать их нужно было с особой сноровкой, чтобы колосья были внутри, а стерня – снаружи. Весь день вяжем, поужинаем, а вечером бригадир дает команду скирдовать: запрягают лошадей и все снопы свозят в одну кучу. Спали часа по три всего, чуть свет нас уже поднимали на работу. Осенью на току сушили зерно, мы ходили босыми ногами по пшенице и ее переворачивали. Потом веяли, два подростка крутят ручку веялки, откуда в одну сторону сыплется чистое зерно, а в другую – отсев. Что не успевали до снега, свозили в амбары и продолжали сушить зимой, — продолжает Александра Некрасова. — А осенью 1943 года я приехала в Барнаул на курсы бухгалтеров-счетоводов, родители сумели накопить немного денег на их оплату».
При керосиновой лампе
— В Барнауле я жила на квартире на улице Сибирский проезд, — продолжает труженица тыла.— Мне в дорогу давали немного пшена, я продам стакан на Старом базаре, и деньги отдаю за квартиру, да ещё хватало на печатку мыла. А ела, как бы сейчас сказали, картофельные чипсы: мама варила картошку, разминала её, делала колобочки, которые высушивала в печи до сухариков. На сутки выделяла себе 2-3 сухарика, вот и вся еда. Бывало, иду с занятия мимо пятого хлебозавода на ул. Льва Толстого, оттуда такой запах, что голодные слюни до колен текут.
После шестимесячных курсов работы девушке в Чистюньке не нашлось, её взяли помощником в артель в Топчихе, которая шила гимнастерки и брюки для армии. Чтобы хоть немного понять, как жили люди в то время, нужно представить, в чём они ходили. Когда Александру приняли на работу, ей было не в чем ходить, она взяла у отца телогрейку, распорола её, прогладила швы и сшила себе жакет, который сменила только в 1947 году.
— У артели был цех на десять машин, еще и надомников примерно столько же. План был огромным, женщины шили допоздна при керосиновой лампе, — рассказывает Александра Семёновна. — В артели были и мужчины — конюх, кочегар, кладовщик, который привозил ткань из Алейска. Помню Ефимыча, нашего единственного закройщика еврейского происхождения. К нему всегда была огромная очередь: кто ткань достанет, все к нему несли. Я учитывала каждую мелочь — ткань, нитки, пуговицы. У нас даже лоскутка не оставалось, всё шло в дело, кисеты для армии тоже шили. А какие у нас были утюги… Сначала неподъёмные чугунные, мы нагревали их ночью на печи, потом появились на углях, почему-то их звали паровые, но гладить стало чуть легче. Снимала комнату у двоюродной тётки, которая осталась без мужа с четырьмя детьми. Долго-долго копила себе на туфли, а потом отдала их племяннице, которой было не в чем ходить в школу. Паёк нам, как служащим, давали по 100 граммов хлеба в сутки, а я ещё и с теткой делилась деньгами, чтобы кулеш варила для детей. Денег нам платили очень мало, ещё и займы приходилось подписывать.
Магазинов в Топчихе в годы войны не было, жители села всё покупали на базаре, куда несли оставшееся от сдачи государству для нужд фронта молоко, овощи, масло. Легче жилось тем, у кого семья была небольшая и много работающих, а у кого много детей да отец на фронте — натуральным образом голодали.
— Кино нам привозили, война войной, но жизнь продолжалась, бегала и я, но редко, — продолжает Александра Семёновна. — День Победы помню хорошо, я шла на работу, а по дороге все кричали, что Гитлера победили. У меня всю войну была только одна мечта: досыта наесться чищеной варёной картошки с молоком.
«Это правильно и справедливо, что в последние годы стали много рассказывать о тружениках тыла. Мы, дети, мало спали, недоедали и работали наравне со взрослыми, поэтому тоже заслужили уважение и почёт за вклад в нашу общую Победу», — считает Александра Некрасова.
